Я доросла до любовных романов. Это печально.
Мне всегда нравилось читать, но раньше фаворитом была фантастика. Ну или приключенческие романы. Или детективы. А сейчас все… Ее глаза загорелись от страсти — и мои, при виде слюнявой обложки.
Но все еще не так плохо. Мне нужен сюжет. Приключение. Интрига. А не только возмутительно красивая героиня 18 лет от роду и главный герой, чуть за 30, с глазами цвета грозового неба.
Он обязательно героический. Она — трепетная и непокорная.
Вообще, залог любого успешного романа — это трепещущая барышня.
Он бросил ее на кровать через бедро с прогибом — она трепещет.
Схватили пираты — она трепещет.
Кто-то покушается на ее розу любви — трепещет.
Вляпалась в собачье фи — знай себе трепыхается.
Ей бы инфекционисту показаться, шутка ли — пол жизни в лихорадке, а она мечтает о синих глазах. И, естественно, трепещет.
Хотя сцены страсти меня, по-прежнему, смешат. Он подошел к ней, рубашка распахнута и обнажает мускулистую грудь. Глаза потемнели от страсти. Одетта/Шарлотта/Каролина стыдливо пытается прикрыть голые ноги. Эдуард/Конн/Вильям не в силах терпеть и разрывает на любимой исподнее.
Вот уж глупость. После того, как кавалер порвет на мне трусы, мне уж точно не захочется страсти. Мне захочется оплакать «выходное» белье и наорать на обоже за расточительность.
Рвущиеся трусы заводят в 18. В 29 заводит иное: принес домой картошки, развесил простыни после стирки. Вот оно — лучшее доказательство страсти.
Как правило, постельные забавы я пролистываю. Начинаю читать снова на фразе «он прижал ее трепещущее тело к себе и они уснули». Все равно, ничего нового я там не узнаю. Познавательная функция таких сцен — минимальна.
Хотя антиквары или дизайнеры могут почерпнуть для себя что-то новое. Если поза, отличная от старой доброй классики, то обязательно: он положил ее на столик времен Елизаветы, инкрустированный эмалью и яшмой. Или: она лежала на кровати и абажур из венецианского стекла отбрасывал причудливые тени на ее, та-дааам, трепещущую грудь. Страсть в романах неотделима от описания ковриков, балдахинов и изогнутых ножек резного комодика.
Отдельно стоит упомянуть про чтение в туалете. Эта традиция имеет глубокие корни. Еще будучи ребенком, я добавляла свои книжки на семейную полку возле туалета. Там был Диккенс, Жюль Верн, географический атлас, журналы, Гаррисон и прочие. Выбирай на вкус. Не один час я провела, сидя на крышке унитаза, и сопереживая приключениям Сайруса Смита и Жана Вальжана.
Это было самое теплое место. И зимой было так приятно прижаться к батарее во время чтения.
Рефлекс сохранился до сих пор. На стиральной машинке лежит несколько книг: Лем, биография Раневской и таки да — роман. Прекрасная воительница. И там все традиционно. Она — единственная внучка приграничного барона, мужественная и гордая. Он, ну пока не выяснила, но явно отважный и красивый. Все скучно и традиционно. Он никогда не будет лопоухим, а она конопатой. Нет, «ее переносицу украшал легкая россыпь золотистых веснушек» — так еще может быть. Но вот чтобы его уши торчали – никогда! Они всегда плотно прижаты к брутальному черепу, такие же суровые как и он сам.
Из уродств у него только отвага, граничащая с тупостью, и стойкость к любому морозу. -20 не заставит его запахнуть рубашку, не говоря уже накинуть чего потеплее.
Но и в этом есть своя прелесть. После 25 наивность в отдельно взятой барышне стремится к нулю и романы восполняют этот печальный пробел.
Свежие комментарии